Неточные совпадения
Софья. Я сказала, что
судьба моя зависит от воли дядюшкиной, что он сам сюда приехать обещал в письме своем, которого (к Правдину) не
позволил вам дочитать господин Скотинин.
— Что делать, не
судьба! — сказал Обломов, вздохнув. — Состояние не
позволяет!
— Сударыня, если вы опытный доктор, то я зато опытный больной, — слюбезничал через силу Митя, — и предчувствую, что если вы уж так следите за
судьбой моею, то и поможете ей в ее гибели, но для этого
позвольте мне наконец изложить пред вами тот план, с которым я рискнул явиться… и то, чего от вас ожидаю… Я пришел, сударыня…
Любезнейшая Наталья Александровна! Сегодня день вашего рождения, с величайшим желанием хотелось бы мне поздравить вас лично, но, ей-богу, нет никакой возможности. Я виноват, что давно не был, но обстоятельства совершенно не
позволили мне по желанию расположить временем. Надеюсь, что вы простите мне, и желаю вам полного развития всех ваших талантов и всего запаса счастья, которым наделяет
судьба души чистые.
Епиходов. Несомненно, может, вы и правы. (Вздыхает.) Но, конечно, если взглянуть с точки зрения, то вы,
позволю себе так выразиться, извините за откровенность, совершенно привели меня в состояние духа. Я знаю свою фортуну, каждый день со мной случается какое-нибудь несчастье, и к этому я давно уже привык, так что с улыбкой гляжу на свою
судьбу. Вы дали мне слово, и хотя я…
—
Позвольте же, maman, и мне говорить; ведь я и сама в таком деле что-нибудь значу: решается чрезвычайная минута
судьбы моей (Аглая именно так и выразилась), и я хочу узнать сама и, кроме того, рада, что при всех…
Позвольте же спросить вас, князь, если вы «питаете такие намерения», то чем же вы именно полагаете составить мое счастье?
Добрый друг мой, сколько мог, я вам, одним вам, высказал мои мысли по совести; вы меня поймете. Между тем
позвольте мне думать, что одно письменное участие ваше представило вам нечто в мою пользу; в заключение скажу вам, что если бы и могли существовать те чувства, которые вы стараетесь угадать, то и тогда мне только остается в молчании благоговеть пред ними, не имея права, даже простым изъявлением благодарности, вызывать на такую решимость, которой вся ответственность на мне, Таков приговор
судьбы моей.
Забиякин. Князь,
позвольте! князь! и без того я угнетен уже
судьбою! и без того я, так сказать, уподобился червю, которого может всякая хищная птица клевать… конечно, против обстоятельств спорить нельзя, потому что и Даниил был ввержен в ров львиный, но ведь я погибаю, князь, я погибаю!
Проговорив это, очарованный странник как бы вновь ощутил на себе наитие вещательного духа и впал в тихую сосредоточенность, которой никто из собеседников не
позволил себе прервать ни одним новым вопросом. Да и о чем было его еще больше расспрашивать? повествования своего минувшего он исповедал со всею откровенностью своей простой души, а провещания его остаются до времени в руке сокрывающего
судьбы свои от умных и разумных и только иногда открывающего их младенцам.
— Зинаида Дмитриевна, — начал он глухим голосом. — Я хочу сказать вам нечто очень важное, такое, что переменяет
судьбы людей.
Позволите ли вы мне говорить?
Руслан на мягкий мох ложится
Пред умирающим огнем;
Он ищет позабыться сном,
Вздыхает, медленно вертится…
Напрасно! Витязь наконец:
«Не спится что-то, мой отец!
Что делать: болен я душою,
И сон не в сон, как тошно жить.
Позволь мне сердце освежить
Твоей беседою святою.
Прости мне дерзостный вопрос.
Откройся: кто ты, благодатный,
Судьбы наперсник непонятный?
В пустыню кто тебя занес...
Вернадским иногда
позволяли себе слегка воздерживать его от увлечений революциею да предсказывали ему его печальную
судьбу, которая с ним, на его несчастие, вся и исполнилась?
— По крайней мере
позвольте мне участвовать в вашей
судьбе, облегчать ваше горе, и за все это прошу у вас ласки, не больше ласки:
позвольте целовать мне вашу ручку. Не правда ли, вы будете меня любить? Ах, если бы вы в сотую долю любили меня, как я вас! Дайте мне вашу ручку. — И он почти силой взял ее руку и начал целовать.
— У вас, ваше величество, столько важных и священных дел, что моя одинокая
судьба не стоит того, чтобы вам обо мне думать. Это святотатство. Я себе не
позволю вас беспокоить.
Ераст. Теперь я понимаю. Так я и ожидал. Значит, в ваших глазах меня очернили; и теперь, что было для меня дорогого на свете, я всего лишен, потому вы считаете меня неосновательным человеком. Ну, что ж делать? Знать, такая
судьба, так тому и быть. Но после всего этого
позвольте вам сказать два слова.
— А вот каким. Ты знаешь, в моей
судьбе было всегда много смешного. Помнишь мою комическую переписку по делу вытребования бумаг? Вот я и ранен смешно. И в самом деле, какой порядочный человек, в наше просвещенное столетие,
позволит себя ранить стрелой? И не случайно — заметь, не во время каких-нибудь игрищ, а на сражении.
Слушаю-с, господин буфетчик. Виноват, сам знаю, в таком месте и вдруг — куплеты. Не буду больше, молчу. Да. Так вот. Вы меня извините, пожалуйста, господин. Если по-настоящему рассуждать, то я с вами и в одной комнате быть недостоин. Кто вы — и кто я! Но вы чувствуете сострадание к человеку, убитому
судьбой, и даже не побрезговали посадить с собой рядом.
Позвольте, я вам за это ручку поцелую. Ну, ну, ну, не буду… Не сердитесь, извините.
Вера (быстро, требовательно). Вы — героический характер, вы должны! Я уже составила план… Вы меня спрячете где-нибудь, потом придёте сюда и скажете им горячую речь… скажете, что они не имеют права распоряжаться
судьбою девушки и что вы не
позволите насиловать её сердца. Вы не любите меня, но готовы отдать жизнь за мою свободу. Вы скажите им всё, что нужно, уж там догадаетесь — что! Они тогда заплачут, а вы будете моим другом на всю жизнь, поняли?
Нет человека довольно смелого или довольно неблагодарного, чтобы отвергать огромное значение Франции в
судьбах европейского мира; но
позвольте мне откровенно признаться, что я не могу согласиться с вашим мнением, по которому участие Франции — условие sine qua non [непременное (лат.).] дальнейшего хода истории.
Бедность, жалкая обстановка мелких чиновников, всегда угрюмая мать, высокая тощая женщина с строгим выражением на худом лице, постоянно точно будто бы говорившем: «пожалуйста, я не
позволю всякому оскорблять меня!» Куча братьев и сестер, ссоры между ними, жалобы матери на
судьбу и брань между нею и отцом, когда он являлся пьяным…
Если же вам понравится кто-либо другой, можете спокойно назвать его своим супругом и быть уверенною, что я ни на минуту не
позволю себе стеснять какими бы ни было обязательствами вашу
судьбу.
— Все это прекрасно, — едва вслушавшись в его слова, произнесла Наташа, — вы вот что скажите мне: неужели вам не стыдно дружить с теми скверными мальчишками, которые
позволяют себе смеяться над обиженными
судьбою людьми? — И говоря это, она даже побледнела, воскресив в своей памяти недавнюю сцену, и вызывающе взглянула на юношу.
Дядин.
Позволь, Жорженька… Иван Иваныч, Ленечка, милые мои друзья, возьмите вы во внимание коловратность моей
судьбы. Это не секрет и не покрыто мраком неизвестности, что жена моя бежала от меня на другой день после свадьбы с любимым человеком по причине моей непривлекательной наружности…
—
Позвольте, как же это? — удивился Гречихин. — Мы не можем бросить больных на произвол
судьбы.
Его выдающиеся способности
позволяли ему употреблять на это гораздо менее времени, нежели бы понадобилось другому, и сама государыня, следя за успехами выведенного ею в люди молодого офицера, все более и более убеждалась, что не ошиблась в нем, что его ум, энергия и распорядительность принесут в будущем несомненную пользу государству, во главе которого поставила ее
судьба.
В противоположность брату, князь держался вдали от придворной жизни, насколько, конечно,
позволяло ему его положение, и лишь несомненно сознаваемая им польза его вмешательства или участия в
судьбах любимого им отечества заставляла его с энергией браться за ратное или думское дело, по усмотрению государя.
— Вот моя
судьба… — указал Белавин на своего друга. —
Позвольте представить, князь Адуев…
«Виноват ли я? — сказал мысленно Густав. — Сама
судьба не
позволила мне открыться ныне. Впрочем, тем лучше: приготовлю ее понемногу к этому открытию».
— Какое же но… Ты можешь выбрать себе девушку, даже двух или трех, из других… Мне же
позволь позаботиться о
судьбе Тани. Я ведь с детства воспитала ее как родную дочь… Ужели у меня нет тоже сердца… Хотя сходство ее с тобой и небольшое, но все же она будет несколько напоминать мне тебя… Я устрою ее счастье, будь покойна… Я ведь тоже люблю ее…
Сказав эту тираду, быть может даже составленную из старых ролей, Геннадий Васильевич приподнял свою шляпу, измятую во всяких превратностях
судьбы, и не успел Свирский прийти в себя от его сообщения, удалился так быстро, как
позволяли ему его больные, отяжелевшие от вина ноги.
— Много вы меня утешили! — выговорил Мартыныч с громким вздохом. — Для меня это дороже всякой награды, и, если уже
позволите, Анна Каранатовна, пойти на полную откровенность, я вам вот что скажу: об вашей
судьбе я уж не однажды думал и боюсь вам изъяснить все, что мне на ум приходило, опять тоже и на сердце…